Книга Прах и камень  - Эрика Адамс

По обеим сторонам тропки стоит густая, жёсткая трава, а деревья с толстенными словами покрыты корой, местами напоминающей отслаивающуюся древесную кожу. Темнота всё сгущается и придавливает к земле, создавая гнетущее впечатление. Внезапно слышу шорох слева от себя и краем глаза замечаю быстро промелькнувшую тень. Замираю на месте прислушиваясь. Ничего. Двигаюсь дальше, насторожённо присматриваюсь и прислушиваюсь. Ш-ш-ш-ш-ш… Опять тень, но только теперь – справа. Глухое, едва слышное рычание.

Лошадь обеспокоенно ржёт и рвётся прочь, я с трудом удерживаю её на месте и взбираюсь на круп, приникая всем телом. Она срывается с места и несётся, словно обезумевшая, не разбирая дороги, не реагируя на мои попытки управлять её бегом: она то скачет вперёд, то бросается резко вбок, натыкается на непроходимую чащу из высоких кустарников и поворачивает назад, резко вставая на дыбы. Лошадь оглушительно ржёт и крутится на месте, а по сторонам мечется пара чёрных теней с жадно горящими глазами. У теней очертания, как у волков, но значительно крупнее, они приближаются ко мне с двух сторон, чёрная шерсть на загривке топорщится, а в разинутой пасти видны длинные острые зубы.

Лошадь крутится вокруг себя, изо рта вырывается пена, летящая вниз белесыми пузырями. Один из волков подкрадывается и припадает к земле, громко рыча, а затем – стремительный рывок. Зверь привстаёт на задние лапы, тело стремительно изменяется, удлиняясь и раздаваясь вширь в грудной клетке. Передней лапой он наносит удар по морде животного, а сзади на круп лошади кидается ещё одна тварь, вонзая зубы. Я бью лошадь пятками – и она скачет назад. От удара о дерево одна тварь соскальзывает с животного, не в силах удержаться. Лошадь скачет вперёд и петляет между деревьями, пытаясь ускакать прочь, но тени бросаются вслед. Твари вновь припали на четвереньки и несутся огромными прыжками, стремительно нагоняя нас. Я оглядываюсь через плечо, замечая, как твари разделились и теперь несутся по обеим сторонам, вырываясь далеко вперёд. Я разгадываю их замысел, пытаясь развернуть лошадь, но обезумевшее от страха и боли животное, несётся прямо в пасть нашей общей погибели.

Через несколько мгновений я лишь замечаю, как одна из теней, распластавшись в прыжке, бросается на лошадь сбоку, вгрызаясь в её глотку. Лошадь не выдерживает сильного толчка и падает оземь, придавливая мою ногу своим весом. Она пытается встать и бьёт копытами, мотает головой, хрипя, но длинные клыки твари намертво вцепились в животное и держат в тисках. Я с огромным усилием дёргаю ногу и выбираюсь из-под лошади, хватая суму, спотыкаясь, бегу прочь. Мне наперерез кидается вторая тень твари, сбивая с ног. На миг моего лица касается горячее смрадное дыхание, и я чувствую прикосновение когтистых мощных лап к своей груди, но тварь потом тварь несётся дальше, торопясь присоединиться к пиршеству. Я торопливо поднимаюсь и бегу, что есть мочи, спеша удалиться от них, разрывающих несчастное животное на куски.

Я несусь сквозь тёмную лесную чащу. Ноги иногда поскальзываются на мокром мху, и я падаю, стараясь подняться как можно скорее. Руки исцарапаны, а ногти местами содраны до мяса. Ноги истыканы занозами и острыми колючками, изранены об острые грани камней, но я всё бегу и бегу… Бегу до тех пор, пока хватает сил, а после уже просто устало переставляю ноги. Иногда мне кажется, что в темноте я наткнулась на тропу, но потом под пяткой вновь чувствуется поросль густой, жёсткой травы… Тьма вокруг меня густая и осязаемая, что её можно зачерпнуть ладонью и ощутить кожей. Внезапно нога уходит в пустоту, и я лечу куда-то вниз, больно ударяясь головой…

Глава 24

Моего лица касаются сухие пальцы. Кожа на них огрубевшая настолько, что, кажется, будто меня царапают древесиной. Я пытаюсь открыть глаза, но на закрытые веки ложится мокрая, прохладная тряпица, а следом звучит трескучий голос:

– Лежи… Далеко-далеко забралась… Да. Далеко. Никто не ходит в лесу, кроме Хрисы. Никто не бродит тёмными тропами. Да. Да. Да.

– Мне нужно идти, – я с трудом размыкаю рот, в горле сухо и горячо. Голос вырывается с хрипом.

– Идти. Идти нужно только тогда, когда знаешь, куда. Куда? Никто не бродит тёмными тропами. Да. Да. Да.

Старческая речь то связная и осмысленная, то прерывается однообразным бормотанием повторяющихся фраз себе под нос. Моих рук касаются пальцы, щиплющие кожу, а следом приятное тепло скользит по от кончиков пальцев до самых плеч.

– Ты не знаешь, куда идти. Никто не ходит тёмными тропами, кроме Хрисы. А ты бежишь вслепую. Да. Далеко же ты забралась.

Меня удерживает на месте худая, но сильная рука, и ног касается то же самое живительное тепло, облегчая боль. Я едва сдерживаю вздох облегчения и расслабляюсь, засыпая на некоторое время. Во время сна от переворачивания с бока на бок повязка сползла с глаз, и едва открыв веки, я разглядываю место, где я нахожусь. В потемневших от времени деревянных стенах кое-где зияют дыры, сквозь которые пробиваются лучики солнечного света. Обстановка дома едва ли не нищенская – старая дощатая кровать и покосившийся от времени стол, на котором стоят пару плошек и глиняный кувшин.

Всё покрыто слоем пыли, в углу навалена куча тряпья, а с потолка свисают нити паутины. Я привстаю на кровати, с изумлением разглядываю свои руки, на которых нет ни единого следа от царапин или синяков. Я перевожу взгляд на ступни, ещё вчера бывшие израненными до крови. Такое ощущение, будто мне примерещилось всё, произошедшее накануне. Но был же побег из селения и дорога, и всадники, и огромные тёмные твари, напоминающие волков?

Дверь скрипит, и в комнату входит старуха, шаркая ногами. Лицо изъедено глубокими морщинами, а глаза запали так глубоко, что невозможно разглядеть их выражения. Она наливает воды в плошку из кувшина, поднося мне:

– Пей.

– Как я здесь оказалась?

Старуха не отвечает, отворачиваясь, шаркает в угол, перебирая ветхое тряпьё скрюченными пальцами. Я пробую воду – она холодная и чистая. Кажется, что я ничего вкуснее в жизни не пила, и выпиваю всё до последней капли, чувствуя, как по телу разливается лёгкость.

– Зачем ты здесь? – спрашивает старуха.

– Я убегала по лесу от хищников и, наверное, свалилась в один из оврагов.

– Зачем ты здесь? – игнорируя мой ответ, вновь спрашивает старуха. Я морщу лоб, пытаясь вспомнить, что я забыла в этом странном месте и как попала в лес. Мысли плавают в туманном мареве, а потом меня обжигает, словно плетью, воспоминанием.

– Я ищу своего сына, – отвечаю твёрдо. Перед глазами встаёт его крошечное, но такое серьёзное личико и маленькие, сильные пальчики, цепко хватающиеся за мою юбку.

– Когда знаешь, что именно ищешь, гораздо проще идти, даже вслепую, следуя лишь зову, – отвечает туманно старуха, – не забывай об этом. Повторяй про себя так часто, как только можешь. Иначе от воспоминаний о нём не останется и следа, и однажды ты спросишь себя: а что я делаю на этой тропе и повернёшь обратно.

Её речи кажутся мне бредом, но только поначалу. Я чувствую, что неслучайно оказалась здесь, в этом ветхом домике, и прислушиваюсь.